Сделав шаг назад, он начинает смеяться.

– О боже. Так вот что ты думаешь? Что она мне нравится? Ты вообще ее видела? Собаки и те выглядят лучше.

Я чувствую, как все мое тело наполняется отвращением.

Положив руку на грудь, он произносит:

– Я не говорю, что идеален, Борн. Но я пытаюсь поставить наши отношения на первое место. Ты даже этого не делаешь в последнее время.

Делаю. Я едва ли не из кожи вон лезу, чтобы наши отношения были на первом месте.

Я раздраженно складываю руки на груди.

– О чем ты вообще говоришь?

– На днях я спросил тебя, как прошла примерка свадебных платьев, а ты даже ничего не ответила. Словно наша свадьба – последнее, о чем ты думаешь…

– Потому что я не хочу замуж! – кричу я, прежде чем успеваю себя остановить.

О боже. Вот и оно.

Я сказала это вслух.

Наверное, я должна чувствовать себя плохо, но меня переполняет странное чувство… свободы.

Стоун выглядит так, словно я высосала весь кислород из комнаты и он вот-вот начнет задыхаться.

– Что? Что значит ты не хочешь замуж? – Он медленно качает головой, словно пытается переварить то, что я только что сказала. – Ты не… ты меня не любишь?

– Нет, – быстро говорю я, потому что дело не в этом. – Ты все еще очень для меня важен, но… – Я закрываю глаза. – Все произошло так быстро. Мы так резко обручились, что я даже не успела осознать аварию, выпускной, поступление, как мы уже начали планировать свадьбу и…

– Уходи, – хрипит он.

Подняв взгляд, я замечаю, что в его глазах стоят слезы.

– Стоун, прости меня. Я не так хотела сказать…

– Уходи, – повторяет он, на этот раз грубее. – Мне слишком больно на тебя смотреть.

Не знаю, что делать, ведь я не хочу бросать его в таком состоянии… Однако я понимаю, что являюсь причиной его боли. Поэтому делаю то, что стоило сделать очень давно.

Ухожу, чтобы дать нам обоим немного пространства.

Глава тридцать шестая

Бьянка

Наверное, мне не стоило пить столько шампанского.

Потому что к тому моменту, как Оукли приезжает к Рут, чтобы забрать меня, я уже настолько пьяна, что начинаю хихикать, заметив его.

– Что сказал доктор, когда пришел на чумовую вечеринку?

Он с любопытством смотрит на меня, слезая с мотоцикла.

– Что?

Я делаю вид, что прокручиваю колесико зажигалки.

– Огоньку не найдется?

Он поднимает брови.

– Ты пьяна?

Я судорожно выдыхаю.

– Недостаточно, чтобы забыть об этом дерьмовом дне.

Оук садится рядом со мной на бордюр.

– Да, ты звучала расстроенно, когда позвонила. – Я чувствую, как он обеспокоенно изучает меня. – Что случилось?

Я качаю головой.

– Не хочу об этом говорить.

Мне кажется, если я начну, что-то внутри меня треснет, и все, что я так долго прятала, выльется наружу. Например, то, что я провела столько времени, отрицая и ненавидя свою прошлую версию, даже не задумываясь о том, почему она стала такой.

Большинство людей попытались бы надавить на меня, но не Оукли. Он поднимает голову и осматривается.

– Неплохой район.

– Ага. – Я касаюсь его руки, чтобы он посмотрел на меня. – Мы можем уже поехать отсюда? Стоун все еще там, и я не хочу, чтобы он вышел и…

– Увидел меня? – заканчивает он.

– Да. – Я опускаю глаза, думая о том, как выбираться из дерьма, в которое влезла. – Мы сильно поругались, и я немного… разорвала помолвку.

Та-дам. Вот все и вылезло наружу.

Оукли эта новость, очевидно, не расстроила.

– Оу.

– Я пока не готова выходить замуж, – объясняю я, хотя он и не просил. – Не знаю, что это значит и как будут складываться наши отношения со Стоуном после этого, но я чувствую, словно с моих плеч упала огромная гора.

Словно я перестала тонуть.

Оукли легонько пожимает мою руку. От этого прикосновения по моей спине бегут мурашки.

– Значит, ты поступила правильно.

Возможно, так и есть, но пока мне просто больно. Будто у меня в сердце открытая рана, которая не хочет затягиваться.

Оукли встает и протягивает мне руку.

– Поехали домой. – Он замолкает. – Вот дерьмо.

– Дерьмо? Никакого дерьма.

Разве что в моей жизни.

Его челюсть напрягается.

– Я на мотоцикле.

Пожимаю плечами, не понимая, в чем проблема.

– И?

Я никогда раньше не каталась на байке, но, кажется, это весело.

К щекам приливает кровь, когда Оукли оглядывает меня с головы до ног.

– С платьем могут возникнуть проблемы. – Он хмурится и меняется в лице. – Я не хочу, чтобы ты садилась на мотоцикл.

Я совсем запуталась.

– Почему?

Его взгляд становится тяжелым.

– Потому что в прошлый раз, когда я вез тебя куда-то, я чуть не…

– Но этого не случилось, – возражаю я, прежде чем он успевает закончить предложение. – Да, у меня остались шрамы, но кое-кто однажды сказал мне мудрую вещь: шрамы значат, что я оказалась сильнее, чем то, что пыталось меня убить. – Встав на цыпочки, я кладу руки ему на плечи и заглядываю в глаза. – Я прощаю тебя, Оукли.

Его ноздри раздуваются, на лице проступает боль.

– Не надо.

Не та реакция, на которую я рассчитывала.

– Что не надо?

– Не говори так, потому что ты даже не знаешь, за что меня прощаешь.

– Тогда расскажи мне, – говорю я обессиленно. – Расскажи мне все, что происходило между нами.

Я так устала от неизвестности.

Оукли убирает мои руки со своих плеч и идет к мотоциклу. Я открываю рот, чтобы продолжить спорить, но тут он протягивает мне свой шлем.

– Надень это.

Я беру его в руки, вглядываясь в блестящую поверхность.

– У тебя есть еще один?

– Поехали, – ворчит он, залезая на байк и игнорируя мое беспокойство.

Надев шлем, я сажусь и обнимаю его за талию.

Я не готова к тому, какие чувства во мне пробуждает наша близость.

Посмотрев на меня через плечо, он серьезно говорит:

– Держись крепче.

Прижавшись щекой к его спине, я делаю, как он говорит.

Держусь за него изо всех сил.

* * *

– Нас арестуют, – предупреждает меня Оукли.

Я кидаю в машину еще одно яйцо и снова прячусь в кустах.

– Не арестуют, если не заметят.

Он кивает на упаковку яиц на земле.

– Еще раз, зачем мы это делаем?

Беру еще одно яйцо.

– Потому что мать Стоуна – стерва, но бить людей неправильно. К тому же так веселее. – Я завожу руку для броска. – Это за то, что заставила меня выбрать лилии вместо роз.

Я пищу от восторга, когда яйцо разбивается о лобовое стекло.

Получай, сука.

Достаю еще одно.

– Это за то, что сказала, будто меня не могут повести к алтарю и братья, и отец. Видите ли, это будет странно.

Оукли берет следующее яйцо.

– Это за то, что она водит форд, хотя все знают, что форд – дерьмо.

Он пожимает плечами, когда я смотрю на него.

– Что? Все как есть.

Я смеюсь, когда он бросает яйцо, и оно приземляется на значок форда.

– Хороший бросок.

Оукли слегка наклоняется.

– Спасибо, я тренировался. – Затем указывает на ее машину. – У нее игральная кость висит на зеркале.

– Очень по-сучьи, – замечаю я.

Мы одновременно бросаем следующие яйца. Только на этот раз они не попадают в ее машину… Они попадают в машину, которая паркуется рядом.

Машину, принадлежащую ее сыну.

Упс.

Оукли тянет меня в кусты, пока Стоун открывает водительскую дверь. Когда я вижу, что губы Оукли изгибаются в ухмылке, я прикладываю к своим палец, чтобы напомнить ему быть тише. Мгновение спустя мы слышим:

– Какого хрена? – И потом: – Чертовы дети.

Этого хватает, чтобы заставить меня рассмеяться так, что под ребрами начинает колоть.

– Кто здесь? – выплевывает Стоун.

В следующую секунду я уже лежу на спине, а надо мной расположился Оукли.